Профессор Владлен Логинов: Конъюнктурное толкование событий и фактов прошлого практиковалось во всех государствах и во все времена
"Конъюнктурное толкование событий и фактов прошлого практиковалось во всех государствах и во все времена", - говорит исследователь раннесоветской эпохи профессор Владлен Логинов

Когда-то он слыл "либеральным" историком. В шестидесятых-восьмидесятых годах, насколько тогда это было возможно, снимал хрестоматийный глянец с Ленина, препятствовал мифологизации событий Гражданской войны.

Будучи сотрудником Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, входил в худсоветы "Мосфильма" и Театра на Таганке - своим статусом прикрывал от цензурных нападок кинокартины и спектакли о первых годах советской власти. Да и сам занимался искусством - в соавторстве с Михаилом Шатровым, Виталием Мельниковым, Александром Зархи написал сценарии нескольких художественных фильмов.

Времена изменились. На смену старым мифам пришли новые. На их фоне Логинов теперь выглядит "ортодоксальным" историком. Но он не считает себя ни "либералом", ни "ортодоксом". Просто продолжает свои исследования, отметая упреки равно как в "очернении", так и в "обелении" советского прошлого.

На прошедшей недавно в Москве международной ярмарке Non/Fiction он участвовал в презентации первых пяти томов собрания сочинений Михаила Горбачева. Еще более десяти сейчас находятся в работе. Владлен Логинов - руководитель этого проекта.

"Они думают, что документы не сохранились"

- Неужели Михаил Сергеевич размахнулся на пятнадцать-двадцать томов мемуаров?

- Это не мемуары. Это уникальное собрание речей, статей и других документов. Там есть выступления на заседаниях Политбюро, различного рода записи бесед и телефонных разговоров... Эти документы раскрывают события тех лет с новой, подчас неожиданной стороны, показывают, как возникали и развивались какие-то процессы (помните: "процесс пошел"), какая-то идея. Все это мы включаем в тома. И будет их более двадцати. Редакторы, корректоры, а большинство из них уже немолодые люди, сейчас читают это с огромным интересом. Знаете, как это смешно и грустно - читать о времени, которое ты сам помнишь.

- Почему грустно - могу понять. А почему смешно?

- Смешно прежде всего на фоне мемуаристики политических деятелей горбачевской эпохи. Написано так, будто авторы совершенно уверены, что никаких документов не сохранилось, и можно плести что угодно. Вы знаете, в русской истории есть два периода, которые могут соревноваться между собой. Это 1917-1921 годы и время, именуемое Перестройкой.

- Соревноваться в чем?

- В оболганности и заплеванности. Врут все. Причем даже и в мелочах. В первых вариантах своих мемуаров Кравчук и Шушкевич рассказывали, сколько и чего было ими с Ельциным выпито в Беловежье. А в последних своих интервью Шушкевич говорит, что они там вообще не пили - мол, так напряженно работали, что не до выпивки было. Смешно это читать. Ведь сколько пустых бутылок оттуда потом было вынесено! И так буквально по каждому эпизоду. А почитайте, что бывшие соратники Горбачева пишут про августовский путч! За что я уважаю нашу молодежь, так это за то, что она ничему не верит на слово.

Пророк, "предсказывающий назад"

- У Пастернака есть такие строки: "Однажды Гегель ненароком/ и несомненно наугад/ назвал историка пророком,/ предсказывающим назад". Вы согласны с таким толкованием профессии историка?

- Отчасти согласен. Но раньше историк хотя бы не добывал свой хлеб с такой легкостью и непринужденностью, как теперь. Это была профессия, во-первых, трудоемкая, во-вторых, пыльная. "И пыль веков от хартий отряхнув..." - тут "пыль" ведь не только в метафорическом смысле. А сейчас расплодились историки-конструкторы. Они конструируют историю из кубиков. Есть какой-то набор кубиков, и вот из них составляются разные комбинации. Все эти кубики известны наперечет: Гражданская война, коллективизация, Великая Отечественная, сталинские репрессии... Всяк толкует эти события, сообразуясь не с исторической правдой, а со своими политическими взглядами.

- Борьба за собственную трактовку истории увлекла и политиков. К примеру, в Литве запрещены серп и молот, пятиконечная звезда и прочие символы СССР. Они приравнены к символике Третьего рейха. А Украина вменяет России голодомор.

- Политические праздники на могилах, пляски на костях - это всегда дурно пахнет. Жертвами массового голода в период сталинской коллективизации с репрессивной системой хлебозаготовок оказались не одни лишь украинцы, но и русские, казахи, немцы, народы Северного Кавказа... Голод 30-х годов, охвативший Поволжье, Сибирь, Казахстан, Украину (да, и Украину, никто же не отрицает) был гуманитарной катастрофой. Общей бедой народов СССР. А не "актом геноцида в отношении украинского народа". Но если какому-то государственному деятелю завтра потребуется доказать, что, скажем, та же Украина внесла наибольший вклад в победу над фашизмом, тут же найдутся историки, которые обслужат эту политическую установку. Что касается серпа и молота - во всем мире это символы труда. Их отрицание - это отрицание того места, которое труд занимает в обществе. Один видный английский экономист сказал недавно, что Россия не встанет на ноги, если не восстановит престиж честного труда в сознании простых людей.

- А вам приходилось "предсказывать назад", подгонять исторические факты под нужный "результат"?

- Институт марксизма-ленинизма, где я служил, в сущности, этим и занимался. Например, оснащал "генеральную линию" ленинскими цитатами. Никита Сергеевич Хрущев вернулся из Америки, начинается кукурузная эпопея. Директору ИМЛ - срочное задание: найти у Ленина что-нибудь насчет кукурузы. И находили. Потом Хрущева смещают. И поступает новый заказ: с помощью ленинской цитаты сделать так, чтобы о кукурузе было забыто. Пожалуйста! У Ленина тотчас отыскивается какая-нибудь записочка, где говорилось, что выращивать ту или иную сельскохозяйственную культуру нужно только там, где для нее имеются благоприятные природно-климатические условия. Такие госзаказы периодически поступали. Но параллельно все-таки развивалась и научная работа. Была официозная наука, но были и серьезные, глубокие исторические исследования. Даже в условиях цензуры.

- А когда историческая наука России переживала "золотой век"?

- Она никогда не имела своего "золотого века" - всегда испытывала на себе давление со стороны фанатичных апологетов различных учений, продажных политиканов, алчных временщиков и властолюбивых правителей. Почитайте крупнейшего знатока русских летописей Шахматова: политическое, моральное воздействие, а то и просто физическое насилие над летописцами, подчистки и поправки, вставки и целые фрагменты, переписанные заново, - подобных фактов в российской да и не только российской истории великое множество.

- А Карамзин, Ключевский, Соловьев? В своих исторических изысканиях они разве не были беспристрастны?

- Не надо строить иллюзий относительно абсолютной объективности Соловьева, Карамзина, Ключевского, Костомарова и многих других действительно великих историков. В 1823 году Карамзин написал издателю Погодину, что ему удалось сделать открытие, которое перевернет существовавшие представления об убиении царевича Дмитрия по приказу Годунова. О своей новой версии Карамзин собирался сообщить читателям в готовившемся десятом томе "Истории государства Российского". Каково же было изумление Погодина, когда, получив этот том, он не увидел в указанном сюжете никаких новаций. Убиенный царевич Дмитрий был, как известно, канонизирован, а жития святых переписывать не рекомендовалось.

- Переписывать историю в угоду политической конъюнктуре - это только российская традиция?

- Нет, так было везде и всегда. Скажем, когда в Англии кому-то требовалось доказать свою принадлежность к династии лордов, нужные предки моментально "отыскивались". То же самое и во Франции было. А у нас Иван Грозный чистил летописи - некоторые боярские фамилии лично, своей рукой вычеркивал. Драма исторической науки в том, что эта наука тесно соприкасается с политикой. Власти любого государства всегда ищут опору в прошлом.

- А романтизация не всегда славного прошлого?

- Это свойственно многим странам. Возьмите англичан с их колониальной политикой и вспомните знаменитые строки Киплинга: "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись". Это же поэзия, это же приключения! Или возьмите Америку. Истребление коренного населения, индейцев там стало сюжетом бесчисленных вестернов. А у нас, если верить сегодняшним книгам и фильмам, что ни эпоха, то помойная яма.

- Ну, мы тоже изрядно преуспели в романтизации нашего прошлого. Даже Окуджава, чей отец был репрессирован, воспел "комиссаров в пыльных шлемах" и произвел комсомолку в "богини"...

- Романтизируя, скажем, Гражданскую войну, мы погружали в грязь какой-нибудь другой период нашей жизни. И по законам "обратной волны" все это потом разворачивалось на сто восемьдесят градусов. "Красные" - "белые", сталинизм - антисталинизм... Из таких вот кубиков конструируются сегодня массовые представления о том, что было. К реальной картине прошлого, а уж тем более к начавшейся новой эпохе, все это не имеет никакого отношения.

Правда истории и правда искусства

- Произведения литературы и искусства о событиях прошлого у историков нередко вызывают нерв ную дрожь. На писателей, режиссеров сыплются обвинения то в "очернении", то в "лакировке"...

- Это вечная проблема. Как только исторический персонаж становится объектом пристального изучения со стороны общества, он моментально мифологизируется. На Руси в каждой деревенской избе был, как известно, красный угол. Что там висело до 1917 года? Икона Божьей Матери, Николай-угодник, еще кто-нибудь из святых и непременно портрет государя императора. После свержения царя - опять Богоматерь, Николай-угодник, но уже вкупе с Марксом, Лениным и Розой Люксембург. И так всегда. Кто такой Сталин? Верный ученик Ленина. А кто такой Хрущев? Верный продолжатель дела Ленина. Легитимность правителя ищется в прошлом.

- Я сейчас о другом. Как соотносится, скажем, "Капитанская дочка" с историей пугачевского бунта? Насколько Пушкин точен в изображении реальных событий?

- Чтобы показать Пугачева объемно, Пушкину потребовалось написать целый ряд эпизодов, в том числе знаменитый эпизод с тулупчиком. И таким образом читатель увидел в Пугачеве живого человека в самых разных его проявлениях, а не кромешного злодея. Для понимания характера и деяний исторического лица художественный образ иной раз бывает более убедителен, чем тонны документов. А путь к научной истине подчас лежит через поэтические прозрения. "Открылась бездна, звезд полна/, звездам числа нет, бездне - дна". Ломоносов это написал еще до научных открытий о бесконечности Вселенной.

- Вы много работали в кино. Как, по-вашему, вправе ли драматург да и любой создатель произведения искусства, обращаясь к реальным событиям прошлого, пожертвовать исторической правдой ради правды художественной?

- Противопоставлять одно другому, мне кажется, непродуктивно. Тут всему своя мера. Слепое, буквальное воспроизведение исторической фактуры, не согретое чувством, художественной фантазией, никогда не приводит к достойному результату. Но и бескрайний вымысел, пренебрежение фактами - верный путь к профанации исторической темы. Да и зачем выдумывать то, чего не было? История иной раз преподносит такие сюжеты, дает такие сцепления событий, какие драматургу не могут привидеться даже в кошмарном сне.

- Вы консультировали несколько фильмов о Ленине. Неужто все в них соответствовало исторической правде?

- Идейный пафос этих фильмов может сегодня кого-то раздражать, но там каждый эпизод имел документальную основу, опирался на реальные факты и события. Вот вам пример. Евгений Габрилович работает над сценарием картины "Ленин в Польше". Предстоит написать эпизод о том, как в Поронино, где находится Ленин, для участия в совещании ЦК РСДРП прибывает большая группа российских рабочих. Габрилович мне говорит: "Между Лениным и рабочими здесь должен возникнуть какой-то теплый, человеческий контакт. Ленин давно не видел людей из России. Не может быть, чтобы при встрече обошлось без выпивки. Посмотрите, нет ли тому документального подтверждения". "Хорошо, - говорю, - посмотрю". Обратился к архивам - да, Ленин сел на велосипед, поехал в магазин, купил несколько бутылок спиртного, рабочие добавили к столу кур, сало из своих дорожных запасов, и действительно был выпивон. Но если бы я, будучи официальным консультантом картины, не дал письменное заключение, что данный эпизод подтверждается такими-то документами, хранящимися в таком-то архиве, поронинское застолье в сценарий бы не вошло.

- Ваше отношение к Ленину не изменилось?

- Вряд ли тут можно говорить о каком-то "отношении". Я просто о Ленине много знаю. Четыре года назад у меня вышла книга "Выбор пути" - первая из задуманной мной большой биографии Ленина. В этой книге - детство, юность будущего вождя. Скоро выйдет другая. В ней 17-й год - тот кусок ленинской биографии, что связан с революцией. Какие-то периоды я пока пропускаю. Сейчас вот, минуя Гражданскую войну и НЭП, приступаю к исследованию под условным названием "Смерть Ленина".

- Мне трудно поверить в вашу беспристрастность. Любое биографическое повествование всегда окрашено личным отношением автора к своему герою. А уж биография Ленина... Ее невозможно писать отстраненно.

- Как раз так - отстраненно - я и стараюсь писать. "Пошел туда-то, встретился с тем-то"... Я не занимаюсь интерпретацией ленинской биографии. Только факты. Что же касается фигуры самого Ленина, то напомню лишь слова его злейшего противника Карла Каутского: "Надо быть сумасшедшим, чтобы отрицать величие Ленина".

- В советские времена историк был не свободен от идеологических пут. Но он и ныне от них не свободен, и чтобы убедиться в этом, достаточно перелистать некоторые школьные учебники по истории. Вы ощущаете сегодня на себе пресс господствующих теорий, "правильных" концепций?

- Нет, все это меня не затрагивает. Тут ведь многое зависит от тебя самого. Помните, как сказано у Салтыкова-Щедрина? "И времена были бы не такими подлыми, если бы мы сами не были такими подлецами". В любые времена можно оставаться порядочным человеком, не идти против совести и своих убеждений. Но я никого не осуждаю...

Уволен за "белогвардейщину"

В 1979 году журнал "Юность" напечатал роман-хронику "Февраль" - документальное повествование о февральской революции. Его авторами были Михаил Шатров и Владлен Логинов. Публикация вызвала гнев высокого партийного начальства. За "объективистский подход к истории, принижение роли большевистской партии" роман был объявлен "белогвардейским". Его книжный тираж пустили под нож. "Я в ту пору был сотрудником отдела истории Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, - рассказывает Логинов, - и за "литературную белогвардейщину" меня поперли с работы". Недавно вышла в свет книга "В Политбюро ЦК КПСС". Ее автор, Анатолий Черняев, более двадцати лет работал в аппарате ЦК и вел подробнейший дневник. "Из этой книги, - говорит Логинов, - я узнал, что мое "дело" слушалось на самом верху. Кстати, Черняев и помог мне потом устроиться на работу, поскольку меня никуда не брали".
https://rg.ru/2008/12/18/loginov.html