Как 80 лет назад окончилась "странная война"

Великобритания и Франция объявили Германии войну 3 сентября 1939 года, однако восемь с лишним месяцев на Западном фронте ничего не происходило, боевые действия не велись. Этот восьмимесячный период получил название "странная война" (drôle de guerre), у немцев бытовало название Sitzkrieg — "сидячая война".

Но все странное не бывает вечным. Десятого мая 1940 года, 80 лет назад, странная война враз окончилась, сменившись войной чрезвычайно маневренной и быстрой. Вместо зицкриг — блицкриг.

Итоги блицкрига были поразительны. Страна, считавшаяся первой военной силой Европы, повторила прусскую катастрофу. "За всю его долгую победоносную карьеру никогда, ни до, ни после, с Наполеоном не случалось того, чего он достиг в эту осень 1806 года. В один месяц, если считать от дня начала войны (8 октября) до дня сдачи Магдебурга (8 ноября), он вконец разрушил одну из четырех существовавших тогда великих европейских держав, с которыми до тех пор должен был считаться. Его победа была на этот раз такой сокрушительной и полной, как еще никогда. Паническая растерянность прусского правительства и прусских генералов, полный отказ от сопротивления после первых же ударов — все это в таких размерах Наполеон наблюдал впервые. Мамелюки в Египте сопротивлялись, австрийцы сопротивлялись, итальянцы сопротивлялись, русские очень храбро сражались. А тут армия, хвалившаяся традициями Фридриха II, страна с наиболее исправной администрацией, население, по своей общей культурности не уступавшее тогда никому в Европе, вдруг превратились в инертную массу. Вся Европа была потрясена и напугана".

Свернутый текст

С заменой Наполеона на Гитлера и пруссаков на французов картина получилась один к одному. Париж сдался без боя 14 июня 1940 года, капитуляция была подписана 22 июня — в том же Компьенском лесу и в том же специально пригнанном из музея штабном вагоне, что и перемирие 11 ноября 1918 года. Но фактически судьба Франции была решена за неделю. Уже к 17 мая произошла полная деморализация армии. О беспорядочно отступавших войсках писал генерал Де Голль: "Механизированные отряды врага приказали бросить винтовки и двигаться на юг, чтобы не загромождать дороги. "У нас нет времени брать вас в плен!" — говорили им".

Правительство в Париже потеряло контроль над ситуацией. В довершение хаоса дороги Франции заполнили беженцы, даже не очень понимающие, куда и зачем они бегут. До четверти французов тогда оказались в пути — на автомобилях, на телегах и пешком. Информированности было ноль — ни газет, ни радио, и в толпах распространялись слухи о вездесущих — и всемогущих — немецких шпионах и диверсантах, переодевающихся и в женщин, и в кюре. При отсутствии уже всякой веры и в собственное правительство, и в английских союзников вспыхивали отчаянные слухи то об обращении Парижа к США с просьбой о немедленной помощи (последующая история Второго фронта показала, сколь эта помощь могла быть быстрой — притом что счет событий шел на часы), то о том, что СССР объявил войну Германии.

Утопающие хватались и за соломинку — к тому же существовавшую лишь в их воображении.

Немцам оставалось только пожинать плоды французского хаоса — об организованном сопротивлении вторжению или даже об организованном отходе речи уже не было.

Подтвердилась сентенция, произнесенная при Ватерлоо: "В наступлении француз страшнее льва, а в отступлении — хуже зайца".

Притом что объективное соотношение сил на момент начала блицкрига не предвещало такого погрома. Франция не была ни Бельгией, ни Голландией с их маленькими армиями. По числу штыков, количеству самолетов, танков и пушек силы были примерно равны. А на стороне обороняющегося всегда есть преимущество. Назвать вероломным нападение Германии тоже затруднительно — какое вероломство, если Германия и Франция уже восемь месяцев находились в состоянии войны?

Указываются разные причины катастрофы 1940 года. Франция сильно пренебрегала заветом "Учиться военному делу настоящим образом" — в отличие от Германии, чей генералитет усердно внедрял всякие военные новшества. Руководство страны было откровенно слабым и не допускало, что война может из странной перейти в настоящую, решающую судьбу нации. Сказался и надлом 1914-18 годов. Тогда Франция понесла огромные потери, и народ был не готов вновь жертвенно сражаться, как это делали их отцы.

Результат же был трагическим. Последующий коллаборационизм в глазах очень большого числа французов был оправдан тем соображением, что раз все пропало, то и следует опираться на лидеров Виши и на маршала Петена, которые хотя бы могут выторговать у немцев не очень тяжелые условия мира. Логика осени 1939 года "стоит ли умирать за Данциг?" преобразовалась в логику "стоит ли вообще сопротивляться?". Генерал де Голль, взывавший из Лондона: "Франция проиграла сражение, но не проиграла войну", был тогда вопиющим в пустыне.

Подписанное в 1938 году соглашение о разделении Чехословакии - "Мюнхенский сговор" - стало ключевой точкой английской "политики умиротворения". Но чего на деле стоила эта политика, человечество увидело во время Второй мировой войны.

Возможно, впрочем, и оправдание лета 1940 года. Писательница Л. Е. Улицкая отмечает: "А французы — вот, они немцам сдали свою страну. Сейчас прошли годы — Париж стоит, они его сохранили, они сохранили культуру. У Победы есть цена. Миллионы погибших людей — это, конечно, очень большая цена. Французы своих уберегли на самом деле". Известная формула "пили бы баварское". То есть бургонское.

Двадцать второго июня 1940 года была подписана компьенская капитуляция, а спустя ровно год — день в день — германские войска перешли советскую границу. Опять начался блицкриг — теперь уже на Восточном фронте. Поражения Красной армии в приграничных сражениях были чрезвычайно тяжелыми, и вообще известное сходство с маем 1940 года наблюдалось: то же примерное равенство сил, у немцев не было подавляющего превосходства, та же разница в уровне руководства войсками, хватало и паники. Летом 1941 года у СССР был самый серьезный шанс "сохранить культуру" по рецепту Л. Е. Улицкой. Но — не срослось. Ценой неслыханных потерь и жертв, к которым французы в 1940 году были не готовы, с планом "Барбаросса" все пошло не так, Москва, в отличие от Парижа, не была объявлена открытым городом — и в итоге страшной четырехлетней войны мы победили.

Можно много и часто обоснованно критиковать советское военное руководство. Но факт остается фактом. На западе германский блицкриг увенчался полным успехом.

На востоке — не увенчался.