Едва не пропустил дату. 100 лет назад 7 апреля 1925 пленум ЦК КП(б)У постановил перейти к форсированной украинизации УССР. Начали с вывесок как при Петлюре, когда, заняв Киев, будущий лидер ОУН (запрещенная в России экстремистская организация) Коновалец распорядился сразу убрать все вывески на русском языке. Вскоре после пленума националистический академик Ефремов записал в дневнике: «Сколько издевательств было о Коновальце, а теперь и сами тем же закончили».

Но, конечно, вывесками дело не ограничилось 30 апреля 1925 вышло постановление «О мерах срочного проведения полной украинизации советского аппарата». Госучреждениям и предприятиям предписывалось за 8 месяцев перейти на украинское делопроизводство, для этого все сотрудники по 4 часа в неделю после работы должны были изучать украинский. А те из них, кто учить не хотели  могли быть уволены без выходного пособия».

Однако процесс шел туго, проверка проведенная в апреле 1926 показала, что в наркоматах (то есть в министерствах) и торгово-промышленных предприятиях хорошо владело украинским около 14% служащих, а совсем не владела – почти половина. Если бы увольняли всех не знающих, работать было бы некому. Тем не менее, к началу 1927-го только из центральных органов власти «за злостное нежелание учиться украинскому языку» уволили 3,2 % всех служащих. А устроиться на новое место им было сложно – тогда в СССР еще была массовая безработица.

Необходимость изъясняться на языке, которым не владело большинство жителей городов, создавало множество проблем. Как писал своему приятелю харьковский адвокат Берман: «Сейчас в суде настоящий цирк. Слушая любого защитника, покатываешься со смеху, это не речь, а бред на неизвестном языке». По его словам, в суде ничего не понимали ни обвиняемые, ни свидетели, ни эксперты, ни народные заседатели, а иногда и председатель суда. А визитные карточки этому адвокату пришлось заказывать в Москве, ибо в Харькове их не делали на русском языке.

Зато украинизаторы процветали. Как вспоминает национал-коммунист Иван Майстренко, впоследствии сбежавший с гитлеровцами, за преподавание украинского в двух учреждениях он получал месячную зарплату «самого квалифицированного харьковского рабочего», хотя работал лишь по 8 часов в неделю. 

Атмосфера украинизации начинала давать легальный выход национализму. Самый популярный тогдашний украинский литератор, большевик с 1919 года Хвылевой выступил с лозунгом «Прочь от Москвы» и назвал фашизм «удачной и своевременной вылазкой».  Это было уже слишком, партия официально осудила Хвылевого, а также наркома просвещения Шумского за националистический уклон. Но украинизация продолжалась: Шумского сменил Скрыпник с именем которого связывают введение нового украинского правописания, нарочито оторванного от русского. Сейчас подобное правописание восстановили и вообще многое в тогдашней украинизации напоминало современную Украину. Но все же памятников Пушкину тогда не сносили, а русский язык оставался обязательным предметом в школах.

Процесс тогда остановился лишь в 1930-е. В послевоенные десятилетия в СССР об украинизации старались не вспоминать. В энциклопедиях не было статей об этом явлении. Но в современной Украине опыт оказался востребован. Хотя она и открещивается от коммунистического наследия, украинизаторы вроде Скрыпника декоммунизации не подлежат. Памятники им продолжают стоять. А для того, чтобы победили разум и справедливость, надо победить в СВО.

Олег Царёв. Подписаться.